В колонии осужденным женщинам запрещено делиться вещами и помогать друг другу, а для «политических» правила еще строже. Трое бывших политзаключенных рассказали «Медиазоне», как — несмотря на риски — находили подруг и поддерживали друг друга: угощали пронесенными на фабрику конфетами, делились чистыми носками и пели песни перед освобождением.
«Гэтыя жаночыя адносіны я б і сяброўствам не назвала, гэта нешта большае»
«Дружба очень раздражает оперативников, они такого не приемлют. Присматриваются, могут расселить девочек по разным секциям, прямым текстом запретить общаться или даже перевести подругу в другой отряд», — рассказывает бывшая политзаключенная Анна Пышник, вышедшая на свободу в ноябре 2024-го.
Дарью Афанасьеву дважды переводили в новый отряд из-за дружбы с Ириной Счастной и Дарьей Лосик.
«В этом и есть их стратегия — деморализовать. В каждом отряде свой быт, ты уже привыкаешь, заводишь какие-то отношения, привыкаешь ко всем порядкам. А тут раз — и все нужно узнавать заново», — говорит она.
Ирина Счастная попала в колонию в 2021 году, когда политических заключенных там было немного, поэтому сотрудники стремились распределить их без возможности пересечься.
«Але, на жаль, нас стала вельмі шмат. Толькі ў маім атрадзе было каля 10 палітычных, і яны ўжо нічога не маглі з гэтым зрабіць. Існавала і падтрымка, і ўзаемадапамога, і сяброўства. Гэтыя жаночыя адносіны я б нават і сяброўствам не назвала, гэта нешта большае. Тое, што яднае людзей праз агульны боль», — вспоминает Счастная. Она провела в заключении почти четыре года.
«Мы встречали каждую новую девочку»
Первое время в колонии — это огромный стресс, говорит Анна Пышник: «После камеры СИЗО ты наконец видишь небо без решеток. А еще — 100 человек вокруг и непонятно, с кем можно общаться, с кем нет. Очень важно встретить [своего] человека на этом этапе. Мы встречали каждую новую девочку. Рассказывали, как мы тут живем, как все устроено. Все разжевываешь, как мама, поправляешь аккуратно, если человек косячит».
Осужденной нужно выучить и запомнить много разных правил, которые отличаются от отряда к отряду. Заново все запоминать нужно не только тем, кого только перевели в колонию, но и тем, кого перевели в другой отряд.
«Ты сначала не знаешь ничего. Где расписание дежурств, какие они бывают, когда моют туалеты, раковины, секции, коридор, столовую, клуб, почему нам нельзя в тренажерный зал или церковь, кто такие председатель и завхоз, как записаться в баню, как попасть в баню, что нужно попросить передать, когда лучше заходить на кухню, чтобы успеть поесть, как и где хранить продукты, когда мы смотрим телевизор, когда ужин по первой смене, когда по второй», — объясняет Дарья Афанасьева.
По ее словам, администрация колонии такие правила не объясняет, а у осужденных из актива отряда времени на это нет: «И вот у меня миллион вопросов, я бегу к Ире Счастной, и она мне в который раз терпеливо все объясняет. Она просто была моей спасительницей».
«Девочка прятала в столе йогурт и кружку кофе для меня»
В колонии запрещено делиться буквально всем, будь то еда из передачи или средства гигиены. Помогать тоже нельзя.
«Если тебе тихонько под столом передали половинку зефирки, то это событие делает тебе весь день. Я как-то проносила на фабрику конфеты и втихую делилась ими с девочками. Конфета на фабрике — это самое вкусное, что может быть в мире. Потому что вообще ты этот завод ненавидишь, а тут какая-то поддержка», — объясняет Дарья.
Оперативники в колонии внимательнее следят не только за политзаключенными, но и теми, кто проводит с ними много времени. Однажды Дарья Афанасьева угостила другую осужденную мороженым, и их обеих отправили на комиссию по наказанию. Дарью лишили свидания, а ее подруге назначили внеочередное дежурство по уборке.
«Общаться мы не прекратили, но поняли, что нужно быть аккуратнее. Я знаю одну женщину, которую осудили не по политической статье, и ей отказали в УДО из-за того, что она „общается не с теми“», — рассказывает Дарья.
Когда родные кладут в передачу носки с узорами или синие вместо обычных черных, это расстраивает и злит осужденных, потому что носить такие они не могут.
«Они ждали эти носки несчастные, мерзли. Мы, конечно, выкручивались, делились и носками [разными способами]. А иначе никак, потому что в той обуви очень холодно и от тонких синтетических носков, которые там выдают, нет смысла», — рассказывает Анна Пышник.
Из-за постоянных дежурств и дополнительных проверок в колонии у Дарьи Афанасьевой не оставалось времени на себя — тогда выручала подруга.
«Я даже не успевала поесть. Одна девочка прятала в столе йогурт и кружку кофе для меня, чтобы я не была голодная. Это мелочь на свободе, но там такое очень ценится. Она, конечно, очень рисковала, потому что делала кофе в мою кружку. За это к ней тоже могли быть вопросы».
«Политических не допускали к работе на КСП (контрольно-следовая полоса по периметру колонии с разрыхленной ровной землей (чтобы на ней в случае побега были видны следы). Заключенным запрещено находиться на этой территории. Но когда ее нужно разровнять, женщин привлекают к таким работам. — Прим. ред.), но мы всегда были готовы подменить кого-то из девочек, кто шел туда, чтобы им после КСП не нужно было еще что-то делать. Они возвращались оттуда грязные, уставшие. И мы всегда старались к их приходу нагреть воды, чтобы они могли отдохнуть, попить чаю», — говорит Анна.
«Ходили по локальному участку и пели „Тры чарапахі“»
Исключения для осужденных по политическим делам не делали и на праздники. По словам собеседниц «Медиазоны», им нельзя было собираться вместе за столом, например, на Новый год, в отличие от осужденных по другим статьям.
«С Ириной Счастной мы вместе праздновали Новый год, встретились на улице, ходили по локальному участку и пели „Тры чарапахі“. У меня это был второй новый год в заключении, у Иры — третий. Видишь за забором дома, огоньки горят, елки стоят, наверное. А ты тут, и следующий Новый год тоже тут будешь. И мы, поборов свои страхи, ходили и пели песню. Это было невероятно», — вспоминает Дарья.
Осужденные радовались друг за друга, когда получали письма от родных, пересказывали хорошие новости, показывали фото из конвертов тем, кто давно не получал весточек от семьи, рассказывает Анна.
«А как мы провожали тех, кто освобождался! Когда освобождалась одна политическая девочка, я в течение недели напевала ей „Красиво ты вошла в мою грешную жизнь, красиво ты ушла из нее“. А в последнюю ночь пела ей на всю секцию „Еще одна осталась ночь у нас с тобой“. Чтоб ей максимально было весело и стыдно, потому что пою я ужасно», — говорит Дарья.
«Няма ні дня, каб я пра гэта не думала. Там засталіся сябры»
Освободившиеся осужденные стараются поддерживать отношения с теми, кто остается в колонии. Когда выходила на свободу подруга Ирины Счастной, они договорились, что та будет использовать в письмах определенные слова.
«Чырвоны — [на волі] усё дрэнна і нічога не змяняецца. Зялены — ёсць надзея. Мы чакалі, канечне, ўзгадку пра зялёны, але увесь час было пра чырвоны», — вспоминает она.
Дарье Афанасьевой в колонию прислали самодельную открытку с цитатой и изображением профессора Альбуса Дамблдора из фильмов о Гарри Поттере — «даже в самые темные времена не нужно забывать обращаться к свету». Дарья повесила открытку на свою швейную машинку на фабрике.
Бывшие политзаключенные продолжают дружить после освобождения и помогают родным тех, кто остался в колонии.
«Конечно, мы со всеми на связи. Тоня Коновалова, например, не верила, что выйдет на свободу раньше своего срока, — говорит Афанасьева. — У нас была своя шутка: если она выйдет раньше, я подарю ей майку с надписью: „Выкуси“. И вот Тоня вышла (раньше срока по помилованию. — МЗ), и майку я уже заказала. Она лежит, ждет, пока Тоня приедет в Варшаву», — рассказывает Дарья.
Все, с кем сейчас дружит Анна Пышник, прошли или через колонию, или через административный арест в ИВС. Общаться с другими людьми ей пока трудно.
«У меня сейчас такое состояние, что любой разговор и ситуация могут свестись к колонии. Я всегда об этом думаю и говорю. Нужно выговориться. И, наверное, мне проще с теми, у кого есть такой опыт. Потому что некоторые советовали — „все, выдохни, ты дома“. А это так просто не выдохнешь. Поэтому в компании людей без этого опыта я скорее закрываюсь в себе», — говорит она.
В окружении Ирины Счастной есть люди без опыта заключения, с которыми она была знакома до 2020 года, но она уверена, что они ее не понимают.
«Спачуваюць, але не разумеюць. І гэта добра, што ў іх такога не было ў жыцці. Але ў маімі жыцці гэты боль займае надта вялікае месца. Няма ні дня, ні гадзіны, каб я пра гэта не думала. Там засталіся сябры».